Томные капли дождя падали на мостовую, стекали по брусчатке вниз, быстрыми волнами журчащей воды. Необузданная стихия – вода, подобно времени в этом мире столь же непредсказуема. Жизнь же подобно зажженной спичке по сравнению с временем в далеком космосе. Лишь дурак верит в возможность того, что в один момент жизнь его удивит подобно фокуснику на Тайм Сквер, стоящему там с пяти утра до позднего вечера, в холод или в зной. Будто он вытащит из своей шляпы если не кролика, то решение всех их проблем. Люди слишком наивны в своих мечтах, но что может быть более жестоким, чем перестать мечтать. Мечты — воздух, дыхание, непредсказуемость и восторг, дарующий хоть немного надежды в любой пасмурный день.
Дождь становился сильнее, превращая дорогу в настоящие горные реки.
- Никогда не плавал на байдарке? – она говорит это невзначай, смотря на Тристана.
Тем временем вода поднималась и журчала, выплескивая капли воды вверх, стремясь в небо, чтобы достичь облаков. Казалось все измениться сейчас, со следующей каплей дождя, падающей на карниз подоконника. Белое стекло превращается в призму, транслируя искаженный вид города.
   
   Хочется спать подобно ленивцу, завернуться в теплый плед, взять маленькую чашку шоколада и смотреть на него. На того, чей образ стал частью жизни, той неотъемлемой  и скучной. Видеть, как он читает книгу, как дотрагивается пальцем до языка, чтобы смочить подушечку пальца и перелистнуть очередную страницу Рея Брэдбери  «Вино из Одуванчиков». Он вчитывается в каждую строчку и на его лице постоянно меняются эмоции. Сколько раз он читал эти книги? Мне хочется задать этот вопрос, но он так и остается на моем языке. Сколько всего мы не говорим. Боясь, что нас не поймут.  Наверное, он читал эти произведения сотни, нет тысячи раз, а  возможно, десятки тысяч раз. И как ему не надоедает? Мне бы надоело. Он подобно всем людям, только бессмертный.  Он вздыхает, смотря на меня, кажется я ему уже надоела. Не знаю такое ощущение складывается постоянно, когда я спрашиваю что-то у него.
Медленно поднимаясь с кровати, закутываюсь в теплый махровый свитер, напоминающий шкуру дикого барана. Эмили улыбается, не говоря ни слова. Порой улыбка говорит больше чем нужно, больше сотен слов, обычных никчемных, бульварных строчек говорящих, не о том, что мы чувствуем, а том, что мы хотим слышать.
-Я скоро вернусь – она говорит это ему, выходя за дверь комнаты. Зачем она говорит это мужчине что, скорее всего, так увлечен книгой «Вино из одуванчиков» и вряд ли ее слышит. Он где-то в том мире, где можно чувствовать прохладный ветер, шум листвы, запах пшеницы и быть далеко, от темной комнаты и невозможности изменить свое положение и продолжать коротать дни в ее обществе. Конечно, это намного лучше, чем захлебываться соленой водой, прожигающей горло и  приносящей лишь боль. Она оставляет его в том мире произведения, хотя он вряд ли осознает, что она ушла. Эмили спускается вниз по лестнице, проводя пальцем по фотографиям, напоминающим обо всем хорошем и в тот же момент печальном. Почему печальном? Прошлое нельзя вернуть или изменить. Фотографии это фальшивое успокоительное для нервов и для сознания вроде как единственная возможность ухватить прошлое за «хвост» и не отпускать. Предательство – крутится в голове. Да. Жизнь еще та предательница, только предъявить ей претензии не удалось еще никому. Пара движений подобно порхающей бабочке над полями Луизианы и болотами Мончака, она спускается вниз к двери. Одним движением, все так же порхающим, она достает с длинной тумбы красный зонт.

На улице мокро и сыро. Кто бы мог подумать, что дождь размоет дороги, так быстро. Люди напоминают все друг друга; серые, темные, прячущиеся  под черными зонтами и большими воротниками. Она же идет в обычном свитере и джинсах, шлепки на босу ногу. Она чувствует как холодная вода, первая весенняя попадает на ее кожу. Она словно лодка плывет по этим рекам, некогда именующих себя улицами Нового Орлеана. В ее руке крутится алый зонт, словно одно большое яркое пятно, совсем неуместное для этой погоды.
Несколько месяцев назад, ее место было среди всей этой серой массы людей, мечтающей лишь о том, чтобы закончился дождь и снова засветило солнце. Но ей сегодня все равно на то, какая погода. Она идет по дороге и улыбается;  своим мыслям, ему, его чтению книги. Да это, то самое первое чувство, которое рождается из ниоткуда, которого намного больше стыдишься, чем всего остального. Ее взгляд рассматривает витрины кафе. Останавливаясь на мгновение, на знакомом образе.
  Она всматривается в образ девушки, сидящей в маленьком кафе и поправляющей белую скатерть. Она сидит грустная, возможно, поглощена своими мыслями, ее спина облокачивается на спинку бордового стула.
- Да это не может быть ошибкой – проноситься в ее голове, в один момент, давая ей тот непринужденный шанс обдумать дальнейшие действия. Ее сердце горит от первых чувств, а голову остужает это детское чувство, принося ей лишь отголоски бури эмоций. Она становится под козырек кафе, закрывая свой красный зонтик, и готовиться войти в дверь. Что ей сказать той, что она не видела столько лет, Эми не знает.  Она напоминает себе школьницу забывшую теорему у доски, стоящую там как солдат у стены ожидающий расстрела , что слышит каждый щелчок предохранителя и дыхание своего палача. Она знает Давину, она помнит ее. Сколько много фотографий из их прошлого,  того прошлого, что не вернуть и которое навсегда осталось в Нью-Йорке в Гарлеме, где в маленькой коробочке из-под леденцов столько лет хранились фенечки и разные фото, сделанные ими, но вскоре увезенные в холодный город к статуе Свободы, как самое дорогое воспоминание. В той коробочке осталось их общее прошлое. Помнит ли Давина о нем? Что стало со шкатулкой? Наверное, ее скорее всего выбросили новые владельцы квартиры, закрасили косяки дверей, где они с Рокси отмеряли свой рост. Она вдыхает аромат кофе, улыбаясь официанту, поправляя свои рыжие волосы. Вспомнит ли она ее как помнила раньше? Простила ли она тот день, когда из-за непонятных действий Эми ее увезли в больницу, а позже ей так и не дали возможности извиниться перед подругой . Одно прикосновение руки разрушила их жизни, ее жизнь в первую очередь. Она подходит к столику, смотря на Давину, что продолжает что-то искать в интернете, через планшет.
- Тут бесплатный вай-фай? Да, Давина? – она это сказала, начала этот диалог ни о чем. Ну, что она может сказать другого. Спросит о том, как прошли девять лет, и помнит ли она ее вообще? Этот момент смахивает больше не на встречу некогда подруг, а драму послевоенных годов, что совсем не вписывалось в нынешний мир.
Может, ты меня помнишь? Я Эми Торн – она говорит тихо, ей  неудобно отвлекать ее. Скорее Эми волнует, узнает ли ее та, что когда-то была ее лучшей подругой. Прошло слишком много времени. Они выросли, изменились и возможно, утекло слишком много воды с их дружбы. Она стояла и наблюдала, как ее глаза отрываются от планшета. В голове у Торн продолжал стучать молоточек «не волнуйся», «все хорошо», «ты сильная», «тебя помнят» , глупый молоточек с глупой целью поддерживать ее самооценку. Дождь продолжал стучать по стеклу и кажется, лишь усиливался за окном. Капли становились больше, вырисовывая пузыри на лужах.